Известный немецкий коллекционер, донатор и «шоколадный король» Петер Людвиг (1927-1996) начал собирать свою коллекцию современного искусства в 1950-х годах. Его интересы были широки и радикальны, коллекция – объемна и интернациональна. Собрания такого уровня имеют статус «музейных» и естественым стало последовательное основание музеев современного искусства – «Музеев Людвига» – в Германии, Австрии, Венгрии, Китае.
(отредактированный вариант статьи опубликован в "Where St. Petersburg" № 1, 2005) The original raw material of this process is the work of art; the finished product is its interpretation. V. Hoffman
Экспозиция «Музей Людвига в Русском музее» была открыта в залах Мраморного дворца весной 1995 года. К первоначальному дару, состоящему из 33 произведений современного западного и русского искусства, в течении трех лет Петер и Ирэне Людвиг добавили еще 85 работ и экспозиция обновилась. С тех пор регулярно происходило приобретение новых экспонатов, что было возможно благодаря помощи фонда Петера Людвига. Для демонстрации острого современного искусства требуются современные формы музейной репрезентации. Необходимо, в частности, совместить интерьерное пространство Мраморного дворца (архитектор Антонио Ринальди, вт. пол. 18 века) и актуальную экспозицию, нацеленную на сегодняшнего зрителя. Кураторы отдела современного искусства ГРМ взяли за основу нового проекта экспозиции музея Людвига несинхронизированный по времени, образовательный принцип, популярный сегодня в европейских музейных институциях. В целом экспозиция строилась под девизом «Антропология в искусстве ХХ века».
Именно этой теме посвящен первый зал музея – «Люди в искусстве». Здесь Вы можете уподобиться Диогену и с мыслью: «ищу человека» начать поиск. Картина 80-летнего Пикассо «Большие головы» воспринимается теперь как классический модернизм, особенно по соседству с трехметровым мутантом эпохи генной инженерии – работой Джонатана Борофского.
Два типа человека из истории ХХ века – «Сталин» Л. Сокова и памятник Бродскому работы Гриши Брускина стоят рядом. Но если левая нога генералиссимуса превратилась в медвежью лапу, то персонаж Брускина нащупывает правой ногой воздух, уходя с пьедестала. Желание «объективности» может привести Вас к фотографии Дитера Блюма, где обнаженный и неистовый одиночка прочитывается как иероглиф танца.
Однако маскулинность этого мира танцоров настолько сильна, что совершенно вытеснила из себя женское начало. И если бы не скульптура Джорджа Сигала «Причесывающаяся девушка» /Girl Putting up her Hair/, то этот зал можно было назвать «Мужчины в искусстве». Если Вам покажется, что люди в искусстве – совсем не те, что в реальной жизни, посмотрите напоследок на работу Вильямса Френка. Его бронзовый ездок, задыхающийся от скорости, запрокинул голову и хватает воздух. А позади, в точности повторяя ракурс скульптуры, бабушка-смотрительница заснула и, открыв рот, прислонилась к колонне.
Следующий зал – пространство Общества, Социума и Коллективного бессознательного. Чувство, что снова оказался в школьном классе или библиотеке, вызвано 48 портретами художника Герхарда Рихтера. Выдающиеся ученые, композиторы, философы, чьи фотоизображения собраны в некий пантеон, который создает ощущение бессмысленности диалога с великими – либо они не знают о Вашем существовании, либо Вы равнодушны к их величию. Но история этого конкретного произведения имеет продолжение. Опираясь на высказывание известной феминистки, возмущенной изображением на портретах лишь мужчин, художник Готтфрид Хельнвайн почти двадцать лет спустя сделал контрпроект – 48 женских портретов, среди которых оказалась и поп-звезда Тина Тернер и Милева Эйнштейн, первая жена великого физика. Фарфоровые человечки Гриши Брускина выглядят как грубоватые игрушки. «Всюду жизнь» – утверждает художник, вручая каждому своему персонажу символ его общественно-социальной деятельности. «Всюду игра» – вправе заключить мы, рассмотрев взрослые игрушки в руках взрослых детей, играющих во взрослые коллективные игры.
В разделе «Искусство про искусство» главенствует одна из лучших работ Лихтенштейна – «Руины». Это классический образец поп-арта, где изображается изображение – художник рисует точки растровой печати, сделав их своим фирменным приемом. При этом тема картины – руины греческих колонн передана через стилистику комиксов и этим подтверждается, что в искусстве нет правил и рецептов. А фрагмент паркета 18 века в центре зала усиливает возникающую у Вас мысль о невозможности приложить понятие «прогресс» к искусству. Далее предлагается определиться, какая оптика Вам ближе и какие системы видения могут предложить профессионалы визуального. Вначале мы попадаем в зону «Реальное» – фотореализм 1970-х. Работы Гоингза и Бехтле, в известной мере обманывают ожидания зрителя, ведь от картины ждешь иного, чем от фотографии, но живописцы не оставляют Вам ни единого шанса.
И лишь «Hair Part» Доменико Ньоли, художника остранения (alienation), предлагает варианты метафизических образов, поскольку изображенное на этом холсте слишком реально, чтобы быть реальностью. Система видения «абстрактное» предъявляет свою двойственную природу в работе Джаспера Джонса «Shade». Само название имеет двойной смысл, а собственно произведение – это настоящая рулонная штора, на которой написаны экспрессивные пятна света и тени. И понимая, что обманываешься, ищешь ответ на вопрос: кто обманывает больше – природа световых рефлексов, фантазия художника или собственное воображение.
Естественным продолжением темы «предмет и его изображение» становится тема «Объект и зритель. Отражения». Глядя на работу Микеланжело Пистолетто «Стена», Вы видите самого себя, отраженного в полированной алюминиевой пластине с имитацией фрагмента кирпичной кладки. Ваше изображение не идеально – алюминий слегка деформирует его и напоминает о дистанции между объективным и субъективным. Получить свое отражение в маленьком настоящем зеркале, вмонтированном в работу Рохлина, гораздо сложнее. Но сначала советуем вглядеться в тех собеседников, которые могут оказаться с Вами за одним столом. Они пристально смотрят Вам в глаза, держа в руках свои маленькие зеркальца – но никто не отражается в нарисованной амальгаме. Видят ли они Вас? Уверены ли Вы, что увидели их?
«Иконы ХХ века» – тема, завершающая антропологический дискурс в искусстве недавно закончившегося столетия. В центре экспозиции зависли кажущиеся знакомыми и классическими, «путти»-ангелочки, но на самом деле это игра со вкусом художника-провокатора Джеффа Кунса. Один из ангелочков держит голубого плюшевого мишку и сбивает этим Вас с толку. Бижайшим родственником этих псевдо-херувимов является «Antinous» Тобрелутс, но вместо бескровной гипсовой головы на Вас смотрит карими глазами розовощекий и золотоволосый юноша. Принизить значение сакрального или возвысить до уровня высокого искусства повседневное – два пути создания как икон, так и фетишей.
Мундинг выставляет на стенде 42 почтовые открытки – банальный набор сувенирного киоска. Но все они были старательно написаны художником вручную на металлических пластинах в течении двух долгих лет. И это ради того, чтобы заставить Вас усомниться в собственном вкусе и привычках, например, в привычке покупать красивые открытки «на память». Категория вкуса – и в прямом и в переносном смысле – тема работы Олденбурга «Banana Splits and Glases en degustation». Муляжи креманок с мороженым показаны в разных стадиях их дегустации – от нетронутой порции до состояния грязной посуды. Художник иронически подсказывает, что чем большее удовольствие получают дегустаторы, тем быстрее они хотят убрать следы своего пиршества. Но только в том случае, если десерт займет сакральное место в Вашем меню.
Подвижная, меняющаяся экспозиция современного искусства не может закончиться в интерьерах Мраморного дворца. Остановитесь «на десерт» во дворе, возле памятника Александру III работы скульптора Паоло Трубецкого. Там, где до этого стоял ленинский броневик. На место которого немецкий художник-акционист Ха Шульт поставил свой «мраморный форд». И попробуйте предсказать, что придет на смену царственному всаднику.